Сегодня уже мало кому требуется объяснять, что война на Украине на самом деле ведется не за Украину и не против «европейского выбора» Украины. Она идет за саму Европу. Уже в пятый раз, если считать со времен Карла Великого. Однако что из себя представляет этот приз? Что именно выбрали украинцы? Какая она вообще, эта Европа? Кому и что принес «европейский выбор»?
Нынешняя Единая Европа, какой мы ее знаем сегодня, началась 9 мая 1950 года речью Роберта Шумана, Министра иностранных дел Франции, предложившего объединить угольную и сталелитейную промышленность Франции и Федеративной Республики Германии. На тот момент оба сегмента национальных экономик бурно развивались. С одной стороны, благодаря восстановлению разрушенного недавней мировой войной. С другой — сказывался отложенный спрос на техническое перевооружение основных фондов. Промышленное оборудование европейских стран не обновлялось с конца 20-х годов. Так что спрос на сталь был высоким и стабильным, а для ее выплавки требовался уголь. Много угля. Быстро оправившаяся от последствий войны сталелитейная индустрия к 1950-му году достигла того уровня, когда процесс корпоративного слияния дает ощутимый выигрыш на снижении издержек.
Таким образом следует понимать, что формирование Единой Европы с самого начала являлось проектом сугубо корпоративным
Двум крупнейшим экономикам континента представлялось выгодным объединиться. Выгодным настолько, что в апреле 1951 года в Европейское объединение угля и стали (ECSC — European Coal and Steel Community) вступили еще Италия, Бельгия, Нидерланды и Люксембург. Чисто финансовый междусобойчик. Франция, Германия, Италия и Бельгия — производство. Нидерланды — морской порт для доставки недостающей руды и отгрузки готовой стали. Люксембург — банк. В середине ХХ века банки этой страны мало чем отличались от швейцарских, при куда более высоком удобстве работы с ними.
Эпохальным в ECSC стало то, что чисто корпоративный союз официально получил возможность формировать наднациональные органы управления, указания которых являлись обязательными для правительств стран-участниц. Например — закрыть внешние таможенные границы стран ECSC для защиты от иностранной конкуренции и понизить (с перспективой убрать вообще) внутренние национальные таможенные ограничения. Международное корпоративное слияние прошло успешно. Издержки действительно упали, все участники получили дополнительную прибыль. Это стало прологом к расширении идеи интеграции до уровня Европейского экономического сообщества.
Насмотревшись на успехи угольщиков и металлургов, прочие отрасли тоже быстро сообразили масштабы выгоды и начали создавать свои аналогичные союзы, крупнейшим из которых стало Европейское сообщество по атомной энергии (Euratom — European Atomic Energy Community). В конце концов, дело дошло и до общего таможенного пространства. Те же шесть государств в 1957 учредили Европейское экономическое сообщество (ЕЭС, Общий рынок) (EEC — European Economic Community).
Не сложно увидеть, что ни о каком общем доме для европейских народов речи не шло. Разговоры про общность культур и менталитетов возникли значительно позже и велись политиками, а вовсе не теми людьми, кто на самом деле придумал, воплощал и углублял эту интеграцию. Объединялись шесть сильнейших континентальных экономик, дополняющих и взаимно укрепляющих друг друга. Объединялись с созданием единого руководящего центра и простых, коротких управляющих механизмов. Никакого равенства. Никакого братства. Просто выгода.
Пока процесс находился в этих рамках, он давал всем участникам значительный выигрыш практически по всем отраслям национальных экономик. Определенные трения кое-где встречались, но в целом их получалось достаточно не сложно преодолеть путем создания механизма квотирования. Проблемы начались потом, когда к процветающему Общему рынку очень захотели присоединиться соседние страны, а сама идея объединения стала отрываться от своих чисто экономических корней.
Успех Общего рынка обуславливался рядом простых причин. Схожие климатические и географические условия, высокая культурная схожесть и совпадение основных транспортных потоков обеспечивали одинаковость понимания странами-участницами того, «что для всех хорошо и что для всех плохо». Утрата некоторой части национальной независимости никого не пугала, ибо компенсировалась огромной экономической выгодой. Даже Великобритания, сначала яростно отрицавшая ЕЭС по соображениям сохранения своей независимости, плюнула на нее и в 1961 году «выбрала деньги». Ирония заключается в том, что сначала ее в ЕС не пустили. Шарль де Голль считал, что больше Союзу никакие страны не нужны. Дверь в ЕЭС открылась только в 1973 году, после ухода де Голля с президентского поста.
Следует отметить, что де Голль в своих опасениях был прав
Принятие новых членов вносило в стройный экономический корпоративный механизм не только новые рынки сбыта товаров и услуг, но и создавало растущую нагрузку в виде местных специфик. Первоначальный экономический успех опирался на действительное слияние систем, перераспределение прав в пользу наднациональных управленческих механизмов, на сокращение ставших ненужными, административных элементов «среднего звена» и переход на общие деньги. Сначала квази-деньги — ECU, потом на полноценные Euro. Но уже в 1972 году Дания, с одной стороны «попросилась» в Союз, но при этом выдвинула требование — сохранить за собой право пользоваться национальными деньгами — датскими кронами. Согласие Евросоюза принять к себе нового члена на таких условиях ознаменовало переход процесса евроинтеграции от корпораций к политикам, что и стало началом всех нынешних проблем в ЕС.
Расширение границ Евросоюза с 6 стран в 1957-м до 28 стран в 2014-м привел не только к расширению рынков сбыта германских и французских товаров. На первый взгляд внутренние правила игры весьма демократичны. Цена «билета» для всех участников одинакова. Что для Германии, с ее 3,39 трлн. долл. ВВП, что для Латвии, с ее 0,28 трлн. долл., что для Мальты, с ее 0,08 трлн. долл. Вот только этих одинаковых «билетов» Германия может позволить себе купить намного больше крошечной Латвии. Положение не спасает даже введение в ЕС правила «одна страна — один голос», теоретически уравнивающее права Мальты с правами Германии. Что наглядно продемонстрировала история с российскими ответными санкциями.
Потери ЕС оцениваются в 12 млрд. евро в год. Причем по европейским странам они распространяются не равномерно. Для Германии ее убытки в 6 млрд. долл. это минус 0,17% ВВП, в то время как для Литвы ее 1,15 млрд. долл. убытков это 2,7% ВВП. А страховой фонд компенсации потерь в ЕС общий и в первую очередь компенсации достанутся «самым пострадавшим странам». Германия «пострадала» на 6 млрд., а Литва «только» на 1,15 млрд., значит, Германия пострадала больше!
Собственно, «история с польскими яблоками» лишь продолжила иллюстрировать тенденцию, ставшую очевидной еще с момента вступления в ЕС стран Прибалтики и, в особенности, с окончанием «Греческого экономического чуда» в виде финансового кризиса в этой стране. Равноправных и равновыгодных союзов между принципиально разномасштабными экономиками не бывает. К примеру, посевные площади картофеля в Литве, до 1991 года одной из основных национальных с/х культур, к 2013 году сократились в три раза. Да, Литва имеет доступ к огромному европейскому внутреннему рынку. Но ее картошка там не нужна. Потому что есть французская, польская и испанская. А выращивать взамен картошки что-то другое не позволяют особенности климата и специфика местных почв.
Для Германии, это хорошо, так как безработные литовские руки едут наниматься в Германию и претендуют там на куда меньший уровень зарплаты, чем местные немцы. Но оно же для Германии плохо, так как тем самым возрастает собственная безработица. Пока ведущие страны Европы ее себе позволить могут. На фоне населения, скажем, Франции (66 млн. чел.) прибытие 800 тыс. «литовцев» это всего 1,2% человек, в то время как для Литвы, в которой в 1990 году проживало 3,8 млн. человек, это потеря 21% своего населения!
Единые европейские стандарты создают и другие проблемы. Например, чтобы выполнить требования ЕС по экологическим нормам в области выбросов углекислого газа, Латвии необходимо остановить всю промышленность, полностью прекратить использование транспорта на ДВС и перевести все отопление на биогаз. Для латвийской экономики это означает реальный возврат в каменный век. Нельзя сказать, что экологические цели не благие. Нельзя сказать, что решение технически недостижимо. Просто на столь масштабный качественный переход у страны даже близко нет денег. Не зарабатывает она столько! А Брюссель к нормативам никаких банковских чеков «на модернизацию» не прилагает.
В результате сложилась ситуация, когда общий ВВП ЕС как бы огромен — 16,6 трлн. долл. за 2013 год. Но на практике реально доходными странами в нем являются только Германия, Франция, Великобритания, Италия, Нидерланды, Швеция, Бельгия и Австрия, с суммарным ВВП в 12,6 трлн. долл. Остальные двадцать стран балансируют между «в общем живем» до «прямой убыток». Например доходная часть бюджета Литвы (ВВП 42,2 млрд. долл.) ровно на 27% состоит из прямых брюссельских дотаций. Схожая картина по всем прибалтийским странам, чей суммарный ВВП равен 92 млрд. долл. А Греция (ВВП 249 млрд. долл.) вообще живет только потому, что ЕС уже пятый год рефинансирует ее долги. По хорошему ее бы из ЕС выгнать, но тогда велик риск развала самого ЕС. Потому что за Грецией в очереди на исключение стоит Испания (ВВП 1,3 трлн. долл.), Португалия (212 млрд. долл.), Ирландия (ВВП 210 млрд. долл.) и практически все «младоевропейцы», за исключением разве что Польши.
Грубо говоря, ЕС это все те же шесть исходных стран, плюс Великобритания, с 21-й страной в виде финансового и экономического балласта. Причем многим «младшим партнерам» этого политико-финансового междусобойчика в дружеских объятьях «европейской семьи народов» довольно неуютно.
О выходе из ЕС подумывает, к примеру, Венгрия, которой надоело давление Брюсселя, ставящее страну в экономический тупик. Основной поставщик энергоресурсов — Россия, но стабильно дружить с Кремлем нельзя, так как ЕС с Москвой вроде как «воюет». И на катарский или американский газ перейти нельзя. Он выходит в буквальном смысле золотым. Проще сразу топить ассигнациями. Аналогичные заявления звучат в Болгарии, Чехии, Словакии.
Это еще что! О мыслях на счет выхода из зоны Евро в последние три года постоянно заявляет Италия и Великобритания. Этим, кроме прямых экономических проблем, очень не нравится ситуация с открытыми границами и вызванной ими массовой иммиграцией граждан восточно-европейских стран. Слишком часто не желающих работать, но желающих хорошо жить на государственные дотации. Национальные экономики этого уже не выдерживают.
Все перечисленное есть прямое следствие отказа ЕС от изначального вектора формирования союза как новой, прежде всего наднациональной, формации. В сущности, Единой Европы — как одного моногосударства — нет. Переход количества в качество не состоялся. Расширение границ превратило континент в подобие большого табора, каждый член которого пытается заплатить в общую кассу по возможности меньше, а получить из нее как можно больше. Табора, в том числе, в политическом и управленческом смысле. Принцип «одна страна — один голос» приводит к тому, что Литва — Латвия — Эстония — Польша это в четыре раза больше голосов, чем у Германии, несмотря на то, что германская экономика в четыре раза превосходит их всех вместе взятых.
Не последнюю роль в формировании недовольства играет изначальный замысел корпоративного проекта. Единая Европа создавалась для того, чтобы Германии, Франции, Бельгии, Нидерландам и Люксембургу в ней было хорошо. Судьба остальных стран в расчет не принималась. И пока, не смотря на возрастающие издержки, именно они получают прибыль от проекта. По этому все новые члены, чем дальше, тем больше, оказываются вынуждены платить «за членство» возрастающей деградацией своей промышленности. Европа, конечно, на карте большая, только больше места «для встраиваться» там уже ни для кого нет. Франция не для того создавала ЕС, чтобы французы ели литовскую картошку или украинское сало. Последней страной, чья экономика сумела в Европе найти себе место под солнцем оказалась Польша. И то лишь отчасти. Санкции показали, что экономики всех периферийных стран ЕС, от Финляндии до Болгарии, от 20 до 40% зависят от торговли с Россией! Т.е. успех их стабильного дальнейшего развития лежит совсем не в западном направлении.
Потому нынешние события и развиваются именно так, как развиваются
США прекрасно понимают, если в ЕС переход в новое качество произойдет, и формирование единого европейского государства начнется на деле, для Америки это будет означать гарантированную смерть. Ресурсов конкурировать с РФ и Китаем и сейчас едва хватает. Третьего глобального конкурента Вашингтону уже не потянуть. Но для захвата Европы американцам не требуется оккупировать действительно ее всю. Достаточно проглотить только шесть стран. Да и то, не все. Экономическая ассимиляция Франции и Германии приведет к тому, что все прочие лимитрофы упадут к ногам Вашингтона автоматически. Ну, может быть Великобритания из принципа потрепыхается.
Соответствует ли это интересам самой Европы? Безусловно, нет. Потому что внутренняя конкуренция в рамках Договора об Атлантическом Экономическом Сотрудничестве это по сути тот же механизм, который «Ведущая шестерка» предлагает остальным членам ЕС. Только в этот раз «младшими партнерами» оказываются уже сами немцы и французы. При слиянии с США, автоматически тотально проигрывают и разоряются европейские энергетики, химики (прежде всего нефтехимики), весь сектор сельского хозяйства и сектор высоких технологий. Это с гарантией. Под вопросом половина сталелитейной промышленности и вся горнодобывающая отрасль. В том смысле, что французы с немцами только проиграют, а все остальные вообще окажутся на грани выживания. Не очень нужная в Европе литовская картошка на американском рынке не требуется вообще совсем.
Понимает ли это сама Европа? Не очень. Как раз из-за сохраняющейся в ней политической таборности. В представлениях европейцев (особенно западных) все еще господствует убеждение «Европа — центр мира», «Европа определяет, как остальному миру жить». Хотя времена европейского лидерства и величия уже прошли. Даже просто остаться в стороне не получится. Или раствориться на американском западе или присоединяться к евроазиатскому востоку. Но в любом случае уже не в качестве независимого лидера. Вот как выглядит «европейский выбор» в настоящее время. И вот за что сейчас украинцы убивают украинцев.
