В последние годы мы становимся свидетелями стремительно изменяющегося феномена войны. Боевые действия, к которым мы «привыкли», меняют свое лицо, действующих акторов и саму логику. Помимо стандартных вооруженных конфликтов мы все чаще говорим о кибератаках, террористических актах, этносепаратизме, финансово-торговых блокадах, актах гражданского неповиновения и пропаганде в массмедиа. Попытки квалифицировать все эти процессы приводят к появлению новой терминологии: от гибридных и асимметричных войн до сетецентричных операций и боевых действий вне условий войны — такие причудливые определения пополняют новые военные доктрины различных стран.
Рождение бесконтактных войн
Самый большой успех в бесконтактной войне за последние годы был достигнут во время проведения кампании «Буря в пустыне» в 1991 году. Здесь был тройной эффект. На тактическом уровне военнослужащие избегали прямого участия в боевых действиях (кроме пилотов авиации, которая наносила удары по объектам Саддама Хусейна), что, безусловно, было на руку политикам, стоящим за рычагами войны. Во-вторых, впервые военные действия демонстрировались в прямом эфире: по CNN таким образом показывали всему миру военную мощь США и отрабатывали технологии манипуляции информацией в режиме онлайн. Именно первое вторжение в Ирак привело к появлению такого термина, как «телевизионная война». И в-третьих, также впервые было применено высокоточное оружие — так называемые умные бомбы и ракеты, использовалась спутниковая навигация (тогда впервые для поддержки вооруженных сил была применена технология GPS), что открывало новые возможности для ВПК США.
После победы американские стратеги и военные начали широкую дискуссию о начале новой эры войны в специализированной прессе и научном сообществе. Дальнейшее участие американских военных в конфликтах в Югославии, Сомали и других странах подталкивало их к выводу о необходимости кардинальной реформы в вооруженных силах, для того чтобы совершить организационный и технологический скачок, оставив далеко позади своих возможных конкурентов.
Архитектором воздушной операции под названием «Мгновенная молния», являвшейся основным компонентом «Бури в пустыне», был полковник ВВС США Джон Уорден. Он разработал системный подход к боевым действиям, назвав его «Операции на основе эффектов» (ООЭ), который позднее и стал одним из стержней стратегии сетецентричных войн. Концепция полковника была основана на уникальной модели современного государстванации, представляющей собой структуру из пяти концентрических колец. Центральное кольцо, или круг, которое представляло национальных лидеров, наиболее важный элемент в военной терминологии, было окружено и защищено четырьмя остальными. Вторым кольцом являлось производство, включая различные фабрики, электростанции, нефтезаводы и т.д., которые во время боевых действий жизненно необходимы для национальной мощи. Государственная инфраструктура — автомобильные шоссе, железные дороги, энергетические линии — составляла третье кольцо. Четвертым кольцом было народонаселение. А последним, пятым, внешним кольцом являлись вооруженные силы. Можно было избежать столкновения с внешним кольцом и при помощи новых технологий «Стэлс», систем точного наведения и ночного видения сразу поразить внутреннее кольцо. Эта схема получила название «война изнутри наружу».
Позже Уорден продолжил разработку своей теории пяти колец, которая была обнародована в специализированном издании ВВС США под названием «Враг как система». На основе сравнений и исторических примеров он составил убедительную и логическую концепцию, в которой помимо кольцевой структуры употреблялся термин «стратегический паралич». «На стратегическом уровне мы достигнем наших целей, вызывая изменения в одной или нескольких частях физической системы противника, так что он будет вынужден адаптироваться к нашим целям, или мы физически не позволим выступить ему против нас. Мы назовем это «стратегическим параличом», — отмечал автор. Итак, нужно всего лишь просчитать центры тяжести в системе врага и нанести по ним точечные удары. Каждое государство имеет свои уникальные места уязвимости, поэтому от тщательного и точного выбора будет зависеть успех операции. Не обязательно начинать войну и проводить мобилизацию. Можно использовать противоречия государства-цели с его соседями или установить экономическую блокаду (как в случае с Кубой или Ираном), поднять шум в ООН и международных структурах, запустить утку в массмедиа, что создаст соответствующие настроения в обществе (как было в случае с Югославией в 1999 году). А в ином случае — призвать к защите прав человека или ангажировать хакеров-патриотов для наказания несговорчивого правительства третьей страны.
Непрямые действия
Генерал Дэвид Дептула расширил взгляды Уордена на операции нового типа от их применения исключительно в вооруженных силах США до всех национальных уровней, включая дипломатический, информационный и экономический. Самое главное, он призывал сделать упор на понимании врага как системы и считал, что невоенные действия являются неотъемлемой составляющей новой теории конфликта. Неслучайно в США были созданы спецгруппы для работы в Ираке и Афганистане, куда входили социологи, этнографы, лингвисты и другие узкие специалисты. Команды Human Terrain общались с местным населением, создавали благоприятный имидж оккупационных сил и целенаправленно занимались проникновением в сознание врага, посылая отчеты в центр, где детально описывались привычки, поведение, иерархическая структура, слабые и сильные стороны той или иной этнической и религиозной группы. Старая догма борьбы за сердца и души оказалась действенна и в XXI столетии.
СОВРЕМЕННЫЕ ИНТЕРНЕТ – ТЕХНОЛОГИИ
Необходимо оговориться, что новой концепции войны предшествовало несколько важных выводов, извлеченных из уроков предыдущих конфликтов. Первым о необходимости избегать контакта с врагом в эпоху модерна заговорил офицер британской армии Лиддел Гарт в своей работе «Стратегия непрямых действий». Ужасы Второй мировой, доктрина тотальной войны и стратегия изнурения принесли свои результаты. США и Британия, сделав упор на ВВС, поняли выгоду от преимущества в воздухе. Отсюда идет начало трансформации морского могущества в воздушное могущество в качестве основы военной геостратегии англосаксов. Проект «звездных войн» активно пропагандировавшийся при Рональде Рейгане, является закономерным продолжением идеи США достичь тотального доминирования. Впрочем, судя по работам Джорджа Фридмана из Stratfor, боевые космические платформы — это дело будущего, они станут возможными благодаря совместным усилиям ВПК США и Пентагона.
Техника сетецентричной войны
Теперь конкретно о том, как вести сражение согласно новой концепции войны. В 1996 году адмирал Уильям Оуэнс издал статью «Появление системы систем США», в которой указал, как именно должны вестись новые сражения. «Слияние растущих способностей непрерывно собирать информацию при любой погоде в реальном времени с увеличивающейся способностью обрабатывать и понимать эти пространные данные создает превосходство на поле боя, — писал он. — Благодаря новым технологиям мы можем автоматически распознавать цели и получать информацию об оперативных планах противника».
КИБЕРВОЙНА США ПРОТИВ РОССИИ УЖЕ НАЧАЛАСЬ
Другой автор, повлиявший на трансформацию вооруженных сил США, — вице-адмирал Артур Себровски, который совместно с военным аналитиком Объединенного штаба Джоном Гарстка в 1998 году издал статью «Сетецентричная война: ее происхождение и будущее». Работа произвела эффект разорвавшейся бомбы в военных и научных кругах США. Поскольку третий период глобализации и переход от промышленной к информационной эре затрагивают в основном развивающиеся страны, отмечали авторы, то информация и есть наиболее эффективное оружие. А так как преобладающим типом человеческого поведения в информационную эпоху является сетевое поведение, то сетецентричная война подходит как нельзя лучше. Согласно доктрине Пентагона ядро такой войны находится на пересечении социальной, физической, информационной и когнитивной областей. Если информация еще связана с определенной инфраструктурой, то когнитивная сфера наименее материальна из всех четырех областей, потому что существует в сознании человека. Она связана с обучением, опытом, общественным мнением, убеждениями, ценностями и пониманием обстановки. Но самое главное, когнитивная сфера — это та область, где принимаются решения, и она непосредственно связана с интеллектуальными возможностями. Как говорил Себровски, все победы и поражения вначале происходят в нашем мозгу…
СОВРЕМЕННЫЕ ИНФОРМАЦИОННЫЕ ВОЙНЫ
Доктор Дэвид Альбертс, работающий на американскую оборонку и исследующий феномены сетевых войн, солидарен с коллегами: по его мнению, целью сетевой войны является людской разум.
Cама же война будущего, как писал Альбертс (т.е. то, что происходит сейчас), состоит из трех основных типов действий. Во-первых, это совершенствование традиционного сражения. Во-вторых, это эволюция того, что было названо нетрадиционными миссиями, т.е. довольно разнообразный набор действий, включая гуманитарную помощь, специальные операции и конфликты малой интенсивности, миротворческие операции и акции, направленные на предотвращение распространения оружия. И в-третьих — зарождение уникальной для информационной эпохи формы войны.
Национальные государства или комбинации национальных государств не являются единственно возможными игроками в таких конфликтах. Негосударственные акторы (включая политические, этнические и религиозные группы, организованную преступность, международные и транснациональные организации и даже отдельные лица, оснащенные информационными технологиями) способны организовывать информационные атаки и строить информационные стратегии для достижения желаемых целей.
Это делается следующим образом. В идеальной форме акторы сетевой войны представляют собой сети небольших разнотипных объединений, напоминающих ячейки. Они рассредоточены, но взаимосвязаны. Сеть должна быть аморфной — без сердца и головы, хотя не все узлы сети должны быть эквивалентны друг другу. Наилучшая тактика ведения боя в прямом и переносном смысле — роение. Подобно рою пчел, группы лиц, объединенные общей идеей, синхронно начинают атаковать цель, будь то государство или транснациональная корпорация. Превосходящая по силе и потенциалу своих противников цель тем не менее вынуждена реагировать на каждый мельчайший «укус», а если атакующие обладают определенной техникой и искушены в конфликте, то исход практически предрешен. Иными словами, против одного Голиафа на бой выходит не один Давид, а много.
Сфера киберпространства весьма интересна и выгодна в наступательных целях, так как цифровая война обладает, в сущности, похожими характеристиками, к которым стремятся военные планировщики. К ним относятся малозатратность, точность воздействия, дистанционность и хитрость, которых невозможно достичь в реальном мире.
Сетевая война в Сирии
Ярким примером сетевой войны является ситуация в Сирии. Помимо сетецентричной тактики, которую используют террористы (просачивание малыми группами, организация терактов и саботажа на различных промышленных объектах), координация осуществляется через средства связи, полученные от стран Запада. Тактические сетецентричные радиостанции давно приняты на вооружение в армии США, и сейчас американские инструкторы обучают боевиков взаимодействовать в реальном времени и получать информацию о местонахождении и дислокации противника с помощью подобных сетевых датчиков и сенсоров. Поскольку опыта контртеррористических операций и противодействия сетевой активности боевиков у сирийской армии нет, в ответ им приходится применять ту же тактику, которая использовалась в Грозном во время чеченского конфликта, — использовать тяжелую технику и зачастую выводить гражданское население и накрывать огневой мощью участки, где находятся предполагаемые боевики.
Во многих случаях получается, что прямого боевого контакта с противником не существует. Вылазки террористов чередуются с ответным огнем правительственных войск. Потом все повторяется. В результате основными жертвами такого конфликта становятся мирные граждане. Однако гражданская сторона сирийской войны также полностью задействована, причем на международном уровне. Бесчисленное количество прозападных неправительственных организаций с штаб-квартирами от Стамбула и Дохи до Лондона и Вашингтона формируют общественное мнение не в пользу правительства Асада. Активно эксплуатируется и этнорелигиозный фактор. Помимо радикального ислама, представители которого в лице ваххабитов и “Аль-Каиды” проводят нападения на христиан, ведутся манипуляции с различными этническими группами — от кавказских черкесов до курдов и армян. Весьма показателен случай с туркменами Сирии, которых еще до конфликта начала опекать Турция. Сейчас там активно функционируют три организации — “Сирийский туркменский блок”, “Сирийское демократическое туркменское движение” и “Сирийская туркменская платформа”, причем последней официально была обещана поддержка правительства Турции.
И, конечно же, социальные сети, где вооруженная и более умеренная оппозиция распространяет свои призывы и дезинформацию, являются важным элементом этой войны.
Дроны и боевые роботы
Как уже было сказано, сетецентричная война основана на превосходстве в области логистики и адекватной обратной связи. Но помимо каналов связи, баз данных и их обработки один элемент этой области наиболее эффективен и используется на протяжении многих лет. Это беспилотные летательные аппараты (БПЛА), применение которых привело к многочисленным жертвам и последовавшим международным скандалам.
Первый известный случай применения БПЛА в качестве истребителя относится к ноябрю 2001 года, когда с помощью дрона Predator был убит один из военных командиров “Аль-Каиды” в Афганистане Мохаммед Атеф. Сама идея создания беспилотников для их применения против конкретных персон или групп возникла в 2000 году, когда в Пентагоне решили поместить противотанковое оружие Hellfire на разведывательный беспилотник Predator.
Показательным является тот факт, что сенатор Линдси Грэм в своем выступлении в феврале 2013 года заявил, что число убитых американскими БПЛА лиц составляет 4700 человек, что примерно на 1 тыс. человек больше, чем в докладе Совета по международным отношениям, посвященном БПЛА, который вышел месяцем ранее. По мнению экспертов, в конгрессе США есть сильное лобби, которое проталкивает всевозможные программы БПЛА, т.е. формально вынуждает федеральные власти покупать их для различных целей, даже если в этом нет необходимости.
Из-за этого правительство США официально заявило, что в будущем рассчитывает на широкое применение дронов для различных военных задач и считает программу БПЛА одной из основ революционной трансформации для грядущих войн. Лоббисты дронов говорят, что беспилотники выгодны, так как отсутствуют людские потери среди контингента во время миссий. С другой стороны, однозначно применение подобных систем приводит к нарушению территориального суверенитета, отсутствует прозрачность и подотчетность, происходит дальнейшее ослабление политических ограничений, связанных с войной. По мнению президента американского фонда Nuclear Age Peace Ричарда Фалька, может произойти нерегулируемая дисперсия оружия в государственном и частном секторах с вероятной стратегической ролью, что приведет к подрыву традиционных международных ограничительных законов по ведению войны и общественному порядку или же возникнет новый режим нераспространения для беспилотных летательных аппаратов, что позволит всем государствам владеть и пользоваться беспилотными самолетами-разведчиками в суверенном пространстве, а некоторые страны будут применять дроны избирательно для атаки целей где бы то ни было до тех пор, пока не будет согласован определенный набор правил.
Правда, уже были и случаи взлома БПЛА. В Ираке повстанцам удавалось перехватывать радиосигналы с дронов и направлять их на ложные цели, а иранцы посадили американский разведывательный беспилотник без повреждений и исследовали его. С другой стороны, БПЛА постоянно совершенствуются. Уже созданы дроны размером с насекомое, есть подводные и сухопутные роботы, способные выполнять самые различные задачи — от ведения стрельбы и доставки грузов до исследования объектов и территорий. В Афганистане и Ираке активно используются наземные роботы Unmanned Ground Vehicles (UGV) как для обнаружения мин и бомб, так и для боевых действий, например 3 SWORDS (Special Weapons Observation Remote Direct-Action System), вооруженные пулеметами M249. Программа Future Combat Systems была запущена в США еще в 2003 году, но в 2009-м она была заморожена из-за нехватки средств. Тем не менее бюджет на производство боевых беспилотников в США из года в год увеличивается, что соответствует англосаксонской логике воздушного могущества. У каждого беспилотника свои особые функции: одни созданы исключительно для слежения за определенной территорией и передачи информации (например, зонды-аэростаты), другие более мобильны и способны осуществлять маневры в воздухе. К таким можно отнести относительно небольшой БПЛА Raven и большой аппарат Global Hawk, один из которых наблюдает за ядерной программой Северной Кореи, а Predator и Reaper являются боевыми беспилотниками-истребителями и способны нести ракеты и бомбы.
Хотя традиционное воинское искусство начало деградировать еще в эпоху Первой мировой войны, что с прискорбием отмечал немецкий философ Эрнст Юнгер, война останется неизменной составляющей человеческой цивилизации. И современная техника призвана заменить людей в их конфликтах и отстаивании интересов. Однако вряд ли возможно, что когда-то две стороны будут выставлять на поле боя друг против друга исключительно роботов, а потом на основе результатов сражения подписывать договор о капитуляции, ведь политика — это удел общества, а не техники. И новые военные гаджеты и изобретения будут направлены исключительно для покорения или уничтожения живой силы. По крайней мере, на это рассчитывают промышленно развитые страны, хотя их лидеры прикрываются ширмой демократии и гуманистических ценностей.
